В. Бианки. Приказ на снегу

Пообещал я как-то сынишке взять его с собой на охоту - тропить зайцев. И с тех пор не стало мне покоя. Каждое утро, чуть свет, сынишка врывается ко мне:

- Вставай! Сегодня пойдём. Погода хорошая.

Ему на охоту идти - погода всегда хорошая. А зверя тропить, то-есть разыскивать по следам, - не всякий день удобно. След разный бывает, смотря по погоде.

Я откажусь, а сынишка хныкать:

- Опять не хочешь! Всё откладываем да откладываем... Когда же, наконец, пойдём.

И придумал я военную хитрость.

- Слушай, - говорю, - мою команду!

Он сразу руки по швам.

- Есть, - говорит.

- Ну вот: зря меня больше не буди. Утром, как встанешь, первым делом беги в садик. Там на снегу прочтёшь мой приказ - выходить в поход или нет.

- Есть, - говорит, - выходить утром в сад.

Он лёг спать, а я взял палку и вышел из дому. Дом у нас с палисадничком. Зимой в палисаднике никто не ходит. Снег там как выпадет, так и лежит нетронутый. Я просунул палку сквозь забор и написал на снегу печатными буквами - сынишка у меня ещё маленький, только по-печатному разбирает:

СЕГОДНЯ НЕ БУДИТЬ!

В ту ночь я выспался хорошо: сынишка не пришёл будить меня спозаранку. Я встал, оделся и посмотрел в окно. Моё окно выходит как раз в палисадник, и моя надпись видна мне прямо из комнаты. Утро было серенькое, безветренное, тёплое; градусник за окном показывал чуть выше нуля. Снег не блестел, казался грязноватым, как плохой мел. Тусклым, скучным лежал мой приказ на снегу.

Я порадовался своей выдумке: ведь по этой надписи мне каждый день будет видно, какие изменения происходят и со следами в поле.

Стенки букв подтаивали, буквы расплывались, как на промакашке. В такой хмурый день свежие следы быстро расплываются, а прежние следы кажутся все одинаково старыми.

Я спокойно сел за работу.

На второй день опять не пришёл будить меня сынишка.

Утро было солнечное; ещё с ночи завернул такой мороз, что снег стал как пастила; сверху подсохла толстая корка - наст. По нему не только лёгкий зайчишка - волк, и тот не провалится. И следа никакого не оставит - разве кой-где когтями царапнет. Надпись моя казалась нацарапанной ножом по льду. Стенки букв сверкали, как срезанный металл. Ямки наполнились мёрзлой крупкой. В такую погоду найдёшь одни старые следы, новых нет.

И третий день не принёс ничего хорошего.

Опять был мороз да ещё с ветром - позёмкой. Сухой крупичатый снег мело по земле - пудрило следы. Буквы точно кто столовой солью посыпал. Пойдёт заяц утром с поля, где кормился, - с жировки, - его следы сразу и припудрит. Как их отличишь от его вечерних следов?

Сынишка ходил насупленный, но молчал - приказ оставался в силе.

Я поздно засиделся в ту ночь за работой. Лёг под утро.

- Подъём! - вдруг кто-то крикнул мне в самое ухо, как бывало на военной службе. Но что-то больно уж тоненький голосок у дневального.

Я с трудом открыл глаза.

- Будись живо! - кричал сынишка. - Я уже чай пью.

Я только глянул в окно - и сразу убедился, что он не напрасно меня поднял: на оконной раме, на заборе лежал толстый, пухлый, как вата, снег.

Значит, перед рассветом выпала мёртвая пороша.

Так называют охотники выпавший ночью густой снег - лучший помощник следопыта. Он начисто засыпает все старые следы. Утром в поле глазам охотника открывается мёртвая белая пелена. И только самые свежие - утренние - следы зверей чётко отпечатываются в новеньком рыхлом снегу.

Я так заторопился на охоту, что забыл посмотреть на свою надпись. Да и ни к чему было: её, конечно, так же занесло, как и все старые следы.

Зимой зайца трудно увидеть - не только белоснежного беляка, даже серого русака.

Но только мы с сынишкой вышли за кладбище, сразу увидели след заячий.

- Ну, - спрашиваю, - куда заяц шёл?

Слышу, он шепчет про себя тихонько стишки собственного сочинения:

Лап от задних пяточки
Впереди.
От передних пяточки
Позади.

Он у меня уже знает, что заяц на бегу заносит длинные задние ноги вперёд передних. След от задних продолговатый, пяточкой впереди, от передних - круглый, как пятачок, - позади.

- Он на кладбище пошёл помирать, - уверенно доложил сынишка. - Поворачивать?

- Нет, постой, - предупредил я, занося лыжи немного вбок, и снял с плеча ружьё. - Это ведь русачий след, а русаку чащи не надо, чтобы залечь. Смотри: дальше след оборвался. Тут заяц сдвойку сделал: повернул и пошёл назад своим следом. А вот скидка, он прыгнул в сторону. Погоди-ка, вон не у того ли куста он залёг...

И только мы стали подходить к этому кусту, за ним мелькнули чёрные кончики длинных ушей.

Я выстрелил. Здоровый русачина подскочил выше куста, перекувырнулся через голову и пропал.

Когда мы подошли, он уже дрыгал, зарывшись в снег.

Без труда мы вытропили ещё трёх русаков и одного беляка. Но застрелить удалось ещё только этого беляка: остальные благополучно от нас удрали.

Мы отыскали длинную палку, привязали к ней за лапки обоих зайцев - серого и белого - и понесли их домой. Я держал палку в руке, а сынишка положил другой конец её себе на плечо.

У самого дома нам встретился сосед. Он посмотрел на нашу добычу и сказал:

- Дельно! Тропили?

- Тропили.

- Так. Хорошее дело. Я вот тоже своего парнишку от молодых ногтей приучаю к разным следам присматриваться. Следопыт-охотник и на войне всегда первый разведчик и партизан тоже.

Слово «война» напомнило мне про мой приказ на снегу.

- А тебя всё-таки наказать надо, - сердито сказал я сынишке. - Ведь приказ-то был не будить меня.

- Я не виноват, - заявил он, нисколько не испугавшись, - Что осталось на снегу от приказа, то я и сделал.

- Как так? - не понял я.

Я взглянул через забор в палисадник.

Там в ярком солнечном свете ослепительно блистало на снегу одно только короткое слово:

БУДИ.

Остальных букв не было и следа.

- Я вижу, - объяснил сынишка, - каждый день буквы всё хуже. Я взял дощечку и прикрыл эти четыре буквы, чтобы приказ совсем не замёрз.

Маленький, маленький, а какой хитрый!