И. Сергеев. Сказка о соловье

Соловьи в пустыне не поют - это известно всем.

Наш городок стоял не в пустыне, а довольно далеко от неё, - в гладкой, как ладонь, степи, на берегу Сухоречки. Но соловьи здесь тоже не водились. Этих пташек мы знали только по картинкам да по басне Крылова, где соловей и щёлкал и свистал.

На тысячу ладов, тянул, переливался,
То нежно он ослабевал
И томной вдалеке свирелью отдавался,
То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался...

Басня нам нравилась, но мы понятия не имели о том, как эта птичка щёлкает, свищет, переливается и прочее. Не представляли мы себе и рощи, где могла рассыпаться какая-то соловьиная дробь. Рощ у нас не было и в помине. На весь городок росло одно единственное дерево - старый тополь во дворе исполкома. Тополь наполовину высох, и серая зелень торчала на нём клочьями, как шерсть на облезлом верблюде.

Летом над городком висели тучи горячей пыли, в пяти шагах нельзя было увидеть человека, солнце походило на раскалённый пятак, и мы смотрели на него, ничуть даже не прищуриваясь.

А зимой кружились в степи мутные бураны. В эту пору не то что за пять шагов, но и за два шага не было видно ни зги. Учительница Ксения Петровна говорила, что «зга» значит колечко на дуге, к которому привязывают колокольчик. Ксения Петровна объясняла много непонятных слов, а то, чего она не знала, подробно растолковывал нам сторож исполкома Гурий Липатыч. Было ему лет девяносто, а то и сто. Он на любой вопрос отвечал. За девяносто лет, конечно, многому можно научиться. Поэтому, как что попадалось непонятное, ребята тут же бежали к Липатычу.

Новому человеку наши места казались унылыми. Сейчас я понимаю, что так оно и было, но тогда мы обижались, если какой-нибудь приезжий говорил:

- Ну и скучно вы живёте! Ни деревца, ни воды...

- Почему скучно? - спорили мы. - Обыкновенно живём. Это вам просто не повезло. Вы не тогда приехали. Вот если бы весной, так у нас в Сухоречке воды через край, и степь, как изумруд, зелёная, и цветов - уйма: тюльпаны, маки, пионы...

Мы помалкивали, конечно, что такая весёлая жизнь длилась всего две-три недели, а затем наступал зной. Из пустыни дул горячий ветер - суховей. Цветы никли, трава выгорала, степь становилась жёлтой, колючей, и овцы переходили речку, не замочив копыт. Вода бежала уже где-то под камнями и там чуть-чуть поблёскивала.

Вот точно такой же разговор про скучную жизнь вели мы с москвичом Петей Вороновым. Он приехал к нам в городок надолго, так как собирался кончать здесь школу-десятилетку, и поступил в наш, третий класс. Петя рассказывал нам о Москве, а ребята сидели и время от времени ахали.

Но однажды он начал плести такое, что мы даже застеснялись.

А сказал нам Петя вот что:

- Скоро жизнь у вас пойдёт другая. Вот как только папа разведёт здесь лес...

- Какой лес? - закричали мы.

- Обыкновенный лес, - продолжал Петя. - Деревья разные.

Тут мы стали его подзадоривать:

- Ты ещё скажи: вишни, мол, яблоки, груши, абрикосы...

- Ну да, - говорит он. - Так и скажу: вишни, яблоки...

И так нам стало обидно, что побежали мы тут же к Липатычу, а Пете-вруну даже «до свидания» не сказали.

Липатыч сидел во дворе исполкома и, слушая нас, курил свою вечную трубочку-носогрейку.

- Человек, ежели захочет, всегда добьётся, - неопределённо сказал он.

- Значит, и лес в степи может развести? - не выдержал я.

- Погоди, малец, - поморщился Липатыч, - ты меня не перебивай. Так вот: всего добьётся. Но в природе всё по закону расписано. Леса там растут, где вода да прохлада. А южней лесов степи начинаются. Дальше, значит, где жара да сушь, откуда к нам суховеи дуют, пустыни пойдут, а за ними горы или море-окиян. И супротив природы не попрёшь. На нашей земле, кроме телеграфных столбов, ничего не вырастет.

- А тополь? - возразили мы.

- Ну что ж тополь... - хмыкнул Липатыч. - Один в поле - не воин. За сто лет только один тополь и вырос. Да и тот, должно быть, какой-то ненормальный.

И он жалостно поглядел на высокую метлу с клочьями пыльной зелени.

Мы тоже посмотрели на тополь, вздохнули и подумали, что Липатыч, должно быть, прав.

Но Ксения Петровна рассердилась и на нас, и на Липатыча.

- Вы должны запомнить, - говорила она, - если лес человеку нужен, он его вырастит.

И тут мы узнали, что лес большую пользу нам приносит. Без него, оказывается, реки мелеют, земля портится, горячий ветер зерно выдувает, и от этого бывают неурожаи. А если на пути суховея поставить зелёные заборы из деревьев, то ветер ударится об эту преграду, задержится и ослабеет. Мы узнали, что деревья влагу хранят, что снег под деревьями да под кустами не так скоро тает, и земля становится уже не такая сухая, и на ней действительно яблоня или даже абрикос может вырасти.

Вот так-так! Выходит, зря мы Петю обидели.

А вскоре пришлось мне покинуть родные места потому, что отца перевели на работу в волжский город Вольск. Тут только я понял, что это такое, когда говорят: «город утопает в зелени». Здесь же в городском саду услышал я соловья и пожалел своих дальних ребят-товарищей. Даже письмо им написал о том, как соловей поёт. Слов для этого у меня было маловато, и я призанял их у дедушки Крылова.

Ребята мне ответили. В нашем городке всё было по-старому. Писали мне, что деревьев в городе ещё нет, что вместо соловьёв по-прежнему свистят в степи суслики, что старый тополь живёт-поскрипывает, а Липатыч сердится и говорит, что время пошло ненормальное: раньше, мол, старики сказки рассказывали, а сейчас наоборот пошло: молодые - старым.

За шесть лет, что прожили мы в Вольске, я только одно это письмо и получил. И сам больше не писал. Город новый, товарищи новые, не до писем было... Мало-помалу стал я забывать родной городок.

А когда переходил я в восьмой класс, отец мне и говорит:

- Хочешь, Сергей, на родину съездить? Я туда на несколько дней отправляюсь. Интересно посмотреть, как наш городок поживает.

* * * *

Мы вышли из вагона. Странная прохлада охватила нас, и сквозь сладкую дрёму издалёка дошёл до меня глуховатый голос отца:

- Пойдём пешком, Сергей. Поглядим, каким он стал, наш родной городок.

Тёмная аллея повела нас от станции вглубь какого-то сада. Сквозь чёрные ветви деревьев блеснула голубая полоска - это было озеро. Большая серебряная луна отражалась на нём, как в зеркале... И я вдруг испугался: вдруг всё это сон, вдруг я проснусь - и всё исчезнет...

И я тихо сказал отцу:

- Не торопись, ты меня разбудишь.

А отец засмеялся, но тоже тихо ответил:

- Ты думаешь - это сон? Это не сон, а самая настоящая явь. Слушай! - и он сжал мою руку.

И тут я услышал чудесную соловьиную трель, затем раздался нежный переливчатый свист, похожий на звуки флейты, щёлканье, и певучий поток будто полетел с огромной высоты по хрустальным ступенькам.

- Слушай, Сергей, - снова донёсся до меня сквозь соловьиное щёлканье отцовский голос, - это соловьи... Ты не услышишь их уже до будущего года...

Утром, проснувшись от давно знакомого резкого степного солнца, я подошёл к окну, распахнул его настежь и увидел широкую площадь родного городка. В самом центре площади зеленел небольшой скверик. А за ним стоял знакомый дом исполкома, окружённый чёрными свечами тополей. Среди них тянулся к небу высокий, тощий, почти совсем без зелени старый тополь.

Днём всё выглядело немножко не так, как ночью. И деревья были не такие пышные, тонкий слой степной пыли покрывал листву. Всё было по-другому: школа, где я учился, стала будто поменьше, Ксения Петровна казалась не такой строгой, и мои товарищи стали почти взрослыми. А Петя Воронов, должно быть, давно позабыл о том, как мы не верили ему и думали, что он нас обманывает. Ребята рассказывали мне, как вместе со всеми запрудили они Сухоречку, как сажали лесные полосы - деревья и кустарники. Зелёным щитом прикрыли они городок и землю вокруг него от горячих ветров.

- А яблоки у вас тут растут? - спросил я, вспомнив нашу первую ссору с Петей.

- Вот тут ты рановато приехал, Серёжа, - засмеялся он. - Но осенью можешь попробовать яблочка. Мы соберём первый урожай в нашем школьном саду.

Сад зеленел позади школы. Меж деревьев стояли пчелиные ульи, и рядом с ними грелся на солнышке старенький, седой Гурий Липатыч.

- Ему уже больше ста. Ты с ним погромче, Сергей. Он стал плохо слышать.

- Здравствуйте, Гурий Липатыч! - закричал я, подходя к нему.

Он пристально поглядел на меня слезящимися глазками.

- Никак Серёжка? - нерешительно прошамкал Липатыч. - Ишь какой вырос!

- Нынче все растёт, Липатыч, - громко сказал я. - Даже леса в степи растут. И наш старый тополь уж не один воин в поле.

- А что я говорил, - оживился Липатыч. - Я ж тебе говорил: человек, ежели захочет, всего добьётся. Он тебе землю-матушку переворошит, сады в пустынях разведёт, заместо суслика соловья свистеть заставит.

Мы с ребятами переглянулись, но Петя Воронов сказал тихо:

- Это ничего. Где ж ему всё запомнить. Хорошо, что он не забывает главного: человек всего добьётся, если захочет.